Попытка установления союза между Польшей и Литвой в 1938-1939 гг., часть 2
Попытка установления союза между Польшей и Литвой в 1938-1939 гг. в рассказе полковника Л. Миткевича
Однако 10 марта 1939 года командующий вооруженными силами Литвы генерал Статис Растикис в беседе с глазу на глаз с польским военным атташе в Каунасе полковником В. диплом Леон Миткевич у себя дома сделал заявление о необходимости немедленного военного соглашения между Литвой и Польшей перед лицом германской угрозы1. Генерал Растикис, как заметил Л. Миткевич, явно ссылался на предложение относительно полковник Дулксныс в декабре 1938 года. Был ли наконец прорыв?
По мнению литовского генерала, Прибалтика должна была заключить военно-политический союз с Польшей при непременном обеспечении этого соглашения западными державами и Советской Россией. Ведь помимо всех сентиментальных моментов следует согласиться и с мнением Миткевича о том, что литовское правительство, а за ним и литовский главнокомандующий поступили так лишь перед лицом явной угрозы Клайпеде. Польский атташе однозначно на стороне литовской инициативы, однако делает важное замечание. Он выражает сомнения (но не перед Растикисом), относится ли польская сторона к политической ситуации в Европе аналогичным образом и, таким образом, чего Миткевич не хочет добавлять, вступит ли она в возможные польско-литовские переговоры с теми же обязательство.
Российские истребители Поликарпова И-16, укреплявшие польский фронт на германском направлении с самого начала 1939 г., никак не могли угрожать целостности Польши, если бы такое перемещение сопровождалось присутствием французских офицеров и британской дипломатии.
Не комментирует он и тот факт, что предложение Раштикиса на самом деле сделано не столько в последний момент, сколько в день резкого поворота в стратегии СССР. Именно 10 марта 1939 года на 1952-м съезде ВКП(б) (с 1938 года — Коммунистическая партия Советского Союза) Иосиф Сталин произнес свою знаменитую «каштановую речь», официально, но изысканно и умные при этом отвернулись от концепции (политики) враждебности по отношению к Третьему рейху, приписав злые намерения странам запада. С этого момента какое значение могут иметь предложения декабря XNUMX г. майора? Короткича или предложение генерала Растикиса?
Вскоре после этого, после оккупации Богемии и Моравии 15 марта 1939 г., а днем ранее после провозглашения Словакией независимости и, таким образом, ухудшения геополитического положения РП, становится понятно, что эти события имели препятствуя влиянию на военные намерения наших северных соседей: Прибалтики и Литвы. Можно ли считать достаточно обоснованным мнение о том, что с этого момента и в плане точной даты — с 23 марта 1939 г., когда Германия без боя взяла Клайпеду у Литвы, — ни о каком реально выглядящем военное соглашение между Литвой и Польшей? Германия навязывает Литве пакт о ненападении, исключающий любые военные пункты. Что еще хуже, как следует из записей нашего атташе, Главный штаб не только не информирует его или польского депутата в Каунасе Францишека Харвата о сложившейся политической ситуации, который также твердо утверждает, что Главный штаб в Польше влияет на внешнюю политику и подталкивает к обострению ситуации, которая может грозить нам войной с Германией.
Ход событий между Польшей и Литвой показал, что обе страны, пока идущие порознь, не способны кардинально изменить свою позицию на международном форуме. Хотя и есть ходы, заметные общественному мнению, они не могут иметь стратегического значения. Более того, с даже видимым ужасом литовский министр иностранных дел Урбшис принимает заявление мин. Я. Беку 17 апреля 1939 г., что Литва в случае вооруженного нападения Германии (…) получит (…) помощь от Польши. Но есть и беспрецедентная ситуация, когда президент Литвы даже не хочет принимать польского посла, чтобы выслушать польское предложение. В свою очередь, генерал Раштакис, будучи только что после визита в Германию по случаю 50-летия со дня рождения Адольфа Гитлера, в ходе которого ознакомился с состоянием высокоразвитой моторизации войск Третьего рейха, многочисленных бронетанковых частей и т. д., в интервью с польским атташе, он не питает иллюзий по поводу того, что литовская концепция от 10 марта 1939 г. может быть поддержана. Слишком многое, дает понять он, изменилось с тех пор.
Когда приходит время готовиться к визиту генерала Растикиса в Польшу, в мае 1939 года, полковник Миткевич вновь имеет возможность провести переговоры со своим высшим начальством. Затем он с удивлением заключает, что генерал Вацлав Стахевич, начальник Генерального штаба, скептически относится к эффективности немецкого бронетанкового оружия. Он выражает это довольно злобно, когда удивляется тому, что литовцы (Растикис) так верят в силу немецкого оружия. Миткевич делает вывод, что поднятые им в отчетах в Генеральный штаб в декабре 1938 г. вопросы об антигерманской коалиции, согласно русской концепции, не учитывались. Комментируя такое положение дел, он напишет: Похоже, идет политика опоры на Запад и веры в свои силы…
Описание хода визита генерала Растикиса в Польшу местами звучит настолько невероятно, что в это нелегко поверить. Встреча Растикиса на Восточном вокзале в Варшаве прошла с подобающим главе государства насосом. Гостья приветствовали маршал Эдуард Смиглы-Рыдз вместе с многочисленными генералами и военным министром генерал-майором В. Тадеуш Каспшицкий. Оркестр впервые в Польше исполнил национальный гимн Литвы. Хороший старт был сделан блестяще. Однако Л. Миткевич отмечает ухудшение состояния любого плода в результате визита С. Растикиса к Й. Беку. Примерно двухминутное пребывание в своем кабинете литовского гостя, после которого наш министр не проводил его до дверей, было, вероятно, следствием какой-то сложной секретности, но мы не можем догадаться, почему.
События войны? Другие элементы пребывания Растикиса в Польше обстояли гораздо лучше, но из того, что сообщил Л. Миткевич, кажется, что они больше отразились на внешней обстановке, чем на конкретных эффектах. Премьер-министр Фелициан Славой-Складковский вел себя очень хорошо, проявляя уважение и хорошие манеры, прием в Королевском замке был еще красивее, но визит литовского генерала затянулся. Шанс на значительное двустороннее сотрудничество в области обороны и союзничества был упущен, в том числе из-за позиции польских властей. Генерал Вацлав Стахевич сел завтракать в Замке с полковниками Миткевичем и Дулькснысом, а получив от литовского гостя очень честную, ясную и правдивую картину положения в Прибалтике, вообще не стал поднимать тему и изменил тему разговора. Во время вечернего ужина у Эдуарда Смиглы-Рыдз маршал не справился с ролью хозяина. Он впал в задумчивость, лицо его изменилось и как будто постарело; всего через несколько дней после выступления Юзефа Бека окончательно раскрылись намерения Третьего рейха в отношении Польши.
Вечером на ужине, устроенном посланником Литвы, в Малиновом зале гостиницы «Бристоль» за столом не было речей. Миткевич должен был сидеть рядом с директором. Тадеуш Кобыланский, считающийся правой рукой Я. Бека. Согласно записи, сделанной в «Воспоминаниях о Каунасе», всемогущий режиссер представил образ совершенно сломленного человека, не способного держать в руках нож и вилку. Кобыланский должен был задуматься об упущенных возможностях из-за пассивности Польши перед оккупацией Австрии, вместо того, чтобы противостоять Третьему рейху вместе с Чехословакией. Как бы мы ни оценивали эти заявления, можно констатировать одно: размышления Кобылянского запоздали, и, что еще хуже, дальнейший ход событий показал, что не было должного представления о том, что делать дальше. Неординарная по своей формулировке Дж. Бека от 5 мая 1939 г., но обострившая конфликт вместо мнимой (что должно быть очевидным) воли к продолжению курса на некоторое сотрудничество с Третьим рейхом, еще больше смягчила опасения Запада (и СССР), что Польша пойдет по пути Чехословакии или он поклонится Гитлеру. Стоило ли давать кому-то такую уверенность?
Было ли НЕОБХОДИМО принять хотя бы изначально советские предложения? Опыт, который мы собрали на Востоке, говорил, что им нельзя доверять. Но в то же время запрещалось отворачиваться от оборонных предложений СССР. Однако братство по оружию – самое сильное чувство, связывающее людей вне зависимости от мировоззрения. Это также не следует игнорировать. Однако была еще более важная причина для начала переговоров. Идея заключалась в том, чтобы сделать все возможное, чтобы предотвратить сговор великих соседей против нас, которого всегда опасались и о котором поступала тревожная информация.
По результатам, опубликованным проф. Марка Корната из сохранившихся документов, со многих сторон поступали сообщения, дающие основание терять всякие иллюзии относительно шансов избежать потери независимости в случае продолжения прежней внешней политики2. Отметим также, что уже в 1959 г. военный атташе из Берлина полковник Антоний Симаньски в книге, изданной Veritas, процитировал высказывание бывшего помощника аса-истребителя Первой мировой войны Манфреда фон Рихтгофена генерала Карла Боденшатца от начала 1939 года. Немецкие военные, глубоко обеспокоенные важностью миссии, выполняемой в то время, прямо предупредил польского атташе о неизбежном союзе Гитлера со Сталиным, если Польша не примет германских предложений3. Эта шокирующая информация не повлекла за собой соответствующих решений со стороны польских государственных агентов.
Полковник Леон Миткевич, в свою очередь, сообщил, что чехословацкий военный атташе полковник. Галле (из Москвы) в конце февраля 1939 г. предупреждал о планах Германии напасть на Чехию и Польшу в 1939 г., а венгерский военный атташе Дезое (тоже из Москвы) предупреждал в марте 1939 г. о советско-германском заговоре.
